НЕДОРОСЛЬ. Комедия в пяти действиях.




ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ


ЯВЛЕНИЕ I

Стародум и Правдин

Правдин: Лишь только из-за стола встали, и я, подошед к окну, увидел вашу карету, то, не сказав никому, выбежал к вам навстречу обнять вас от всего сердца. Мое к вам душевное почтение...
Стародум: Оно мне драгоценно. Поверь мне.
Правдин: Ваша ко мне дружба тем лестнее, что вы не можете иметь ее к другим, кроме таких...
Стародум: Каков ты. Я говорю без чинов. Начинаются чины, — перестает искренность.
Правдин: Ваше обхождение...
Стародум: Ему многие смеются. Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал меня по-тогдашнему, а я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий считал себя за многих. Зато нонче многие не стоют одного. Отец мой у двора Петра Великого...
Правдин: А я слышал, что он в военной службе...
Стародум: В тогдашнем веке придворные были воины, да воины не были придворные. Воспитание дано мне было отцом моим по тому веку наилучшее. В то время к научению мало было способов, да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову.
Правдин: Тогдашнее воспитание действительно состояло в нескольких правилах...
Стародум: В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
Правдин: Вы говорите истину. Прямое достоинство в человеке есть душа...
Стародум: Без нее просвещеннейшая умница — жалкая тварь. (С чувством.) Невежда без души — зверь. Самый мелкий подвиг вводит его во всякое преступление. Между тем, что он делает, и тем, для чего он делает, никаких весков у него нет. От таких-то животных пришел я свободить...
Правдин: Вашу племянницу. Я это знаю. Она здесь. Пойдем...
Стародум: Постой. Сердце мое кипит еще негодованием на недостойный поступок здешних хозяев. Побудем здесь несколько минут. У меня правило: в первом движении ничего не начинать.
Правдин: Редкие правило ваше наблюдать умеют.
Стародум: Опыты жизни моей меня к тому приучили. О, если б я ранее умел владеть собою, я имел бы удовольствие служить долее отечеству.
Правдин: Каким же образом? Происшествия с человеком ваших качеств никому равнодушны быть не могут. Вы меня крайне одолжите, если расскажете...
Стародум: Я ни от кого их не таю для того, чтоб другие в подобном положении нашлись меня умнее. Вошед в военную службу, познакомился я с молодым графом, которого имени я и вспомнить не хочу. Он был по службе меня моложе, сын случайного отца*, воспитан в большом свете и имел особливый случай научиться тому, что в наше воспитание еще и не входило. Я все силы употребил снискать его дружбу, чтоб всегдашним с ним обхождением наградить недостатки моего воспитания. В самое то время, когда взаимная наша дружба утверждалась, услышали мы нечаянно, что объявлена война. Я бросился обнимать его с радостию. «Любезный граф! вот случай нам отличить себя. Пойдем тотчас в армию и сделаемся достойными звания дворянина, которое нам дала порода». Друг мой граф сильно наморщился и, обняв меня, сухо: «Счастливый тебе путь, — сказал мне: — а я ласкаюсь, что батюшка не захочет со мною расстаться». Ни с чем нельзя сравнить презрения, которое ощутил я к нему в ту же минуту. Тут увидел я, что между людьми случайными и людьми почтенными бывает иногда неизмеримая разница, что в большом свете водятся премелкие души и что с великим просвещением можно быть великому скареду**.

* «Случайными людьми» в XVIII веке называли людей, пользовавшихся особыми милостями царей и цариц.
** Скаред — скряга, скупец. Здесь — бранное слово.


Правдин: Сущая истина.
Стародум: Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличить себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
Правдин: Что ж бы иное и делать надлежало?
Стародум: Надлежало образумиться. Не умел я остеречься от первых движений раздраженного моего любочестия. Горячность не допустила меня тогда рассудить, что прямо* любочестивый человек ревнует к делам, а не к чинам; что чины нередко выпрашиваются, а истинное почтение необходимо заслуживается; что гораздо честнее быть без вины обойдену, нежели без заслуг пожаловану.
Правдин: Но разве дворянину не позволяется взять отставки ни в каком уже случае?
Стародум: В одном только: когда он внутренне удостоверен, что служба его отечеству прямой пользы не приносит. А! тогда поди.
Правдин: Вы даете чувствовать истинное существо должности** дворянина.
Стародум: Взяв отставку, приехал я в Петербург. Тут слепой случай завел меня в такую сторону, о которой мне отроду и в голову не приходило.
Правдин: Куда же?
Стародум: Ко двору***. Меня взяли ко двору. А? Как ты об этом думаешь?
Правдин: Как же вам эта сторона показалась?
Стародум: Любопытна. Первое показалось мне странно, что в этой стороне по большой прямой дороге никто почти не ездит, а все объезжают крюком, надеясь доехать поскорее.
Правдин: Хоть крюком, да просторна ли дорога?
Стародум: А такова-то просторна, что двое, встретясь, разойтиться не могут. Один другого сваливает, и тот, кто на ногах, не поднимает уже никогда того, кто на земи.
Правдин: Так поэтому тут самолюбие... Стародум. Тут не самолюбие, а, так назвать, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся; об одном настоящем часе суетятся. Ты не поверишь: я видел тут множество людей, которым во все случаи их жизни ни разу на мысль не приходили ни предки, ни потомки.

* Истинно, действительно.
** Обязанностей, долга.
*** Двор — ближайшее окружение государя, придворные.

Правдин: Но те достойные люди, которые у двора служат государству...
Стародум: О! те не оставляют двора для того, что они двору полезны, а прочие для того, что двор им полезен. Я не был в числе первых и не хотел быть в числе последних.
Правдин: Вас, конечно, у двора не узнали? *
Стародум: Тем для меня лучше. Я успел убраться без хлопот; а то бы выжили ж меня одним из двух манеров.
Правдин: Каких?
Стародум: От двора, мой друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться ни того, ни другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Правдин: Итак, вы отошли от двора ни с чем? (Открывает свою табакерку.)
Стародум: (берет у Правдина табак) Как ни с чем? Табакерке цена пятьсот рублев. Пришли к купцу двое. Один, заплатя деньги, принес домой табакерку. Другой пришел домой без табакерки. И ты думаешь, что другой пришел домой ни с чем? Ошибаешься. Он принес назад свои пятьсот рублев целы. Я отошел от двора без деревень, без ленты**, без чинов, да мое принес домой неповрежденно, мою душу, мою честь, мои правила.
Правдин: С вашими правилами людей не отпускать от двора, а ко двору призывать надобно.
Стародум: Призывать? А зачем?
Правдин: За тем, за чем к больным врача призывают.
Стародум: Мой друг! Ошибаешься. Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач не пособит, разве сам заразится.

* Не поняли.
** «Без ленты», то есть не получив первой степени одного из орденов, знаком которой, кроме звезды, была носимая через плечо широкая лента установленных для ордена цветов.



ЯВЛЕНИЕ II

Те же и Софья

Софья: (к Правдину) Сил моих не стало от их шуму.
Стародум: (в сторону) Вот черты лица ее матери. Вот моя Софья.
Софья: (смотря на Стародума) Боже мой! Он меня назвал. Сердце мое меня не обманывает...
Стародум: (обняв ее) Нет. Ты дочь моей сестры, дочь сердца моего!
Софья: (бросаясь в его объятия) Дядюшка! Я вне себя с радости.
Стародум: Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, иногда быть собой довольным. Ничто так не терзало мое сердце, как невинность в сетях коварства. Никогда не бывал я так собой доволен, как если случалось вырвать добычу из рук порока.
Правдин: Сколь приятно быть тому и свидетелем!
Софья: Дядюшка! ваши ко мне милости...
Стародум: Ты знаешь, что я одной тобой привязан к жизни. Ты должна делать утешение моей старости, а мои попечения — твое счастье. Пошед в отставку, положил я основание твоему воспитанию, но не мог иначе основать твоего состояния, как разлучась с твоей матерью и с тобою.
Софья: Отсутствие ваше огорчало нас несказанно.
Стародум: (к Правдину) Чтоб оградить ее жизнь от недостатка в нужном, решился я удалиться на несколько лет в ту землю, где достают деньги, не променивая их на совесть, без подлой выслуги, не грабя отечества; где требуют денег от самой земли, которая поправосуднее людей, лицеприятия не знает, а платит одни труды верно и щедро.
Правдин: Вы могли б обогатиться, как я слышал, несравненно больше.
Стародум: А на что?
Правдин: Чтоб быть богату, как другие.
Стародум: Богату! А кто богат? Да ведаешь ли ты, что для прихотей одного человека всей Сибири мало! Друг мой! Все состоит в воображении. Последуй природе, никогда не будешь беден. Последуй людским мнениям, никогда богат не будешь.
Софья: Дядюшка! Какую правду вы говорите!
Стародум: Я нажил столько, чтоб при твоем замужестве не остановляла нас бедность жениха достойного.
Софья: Во всю жизнь мою ваша воля будет мой закон.
Правдин: Но, выдав ее, не лишнее было бы оставить и детям...
Стародум: Детям? Оставлять богатство детям! В голове нет. Умны будут, без него обойдутся; а глупому сыну не в помощь богатство. Видал я молодцов в золотых кафтанах, да с свинцовой головою. Нет, мой друг! Наличные деньги — не наличные достоинства. Золотой болван* — все болван.

* Статуя.

Правдин: Со всем тем мы видим, что деньги нередко ведут к чинам, чины обыкновенно к знатности, а знатным оказывается почтение.
Стародум: Почтение! Одно почтение должно быть лестно человеку — душевное; а душевного почтения достоин только тот, кто в чинах не по деньгам, а в знати не по чинам.
Правдин: Заключение ваше неоспоримо.
Стародум: Ба! Это что за шум!



ЯВЛЕНИЕ III

Те же, г-жа Простакова. Скотинин, Милон (Милон разнимает г-жу Простакову с Скотининым.)

Г-жа Простакова: Пусти! Пусти, батюшка! Дай мне до рожи, до рожи...
Милон: Не пущу, сударыня. Не прогневайся!
Скотинин: (в запальчивости, оправляя парик) Отвяжись, сестра! Дойдет дело до ломки, погну, так затрещишь.
Милон: (г-же Простаковой) И вы забыли, что он вам брат!
Г-жа Простакова: Ах, батюшка! Сердце взяло, дай додраться!
Милон: (Скотинину) Разве она вам не сестра?
Скотинин: Что греха таить, одного помету; да вишь как развизжалась.
Стародум: (не могши удержаться от смеха, к Правдину) Я боялся рассердиться. Теперь смех меня берет.
Г-жа Простакова: Кого-то, над кем-то? Это что за нововыезжий?*

* Новоприезжий.

Стародум: Не прогневайся, сударыня. Я отроду ничего смешнее не видывал.
Скотинин: (держась за шею) Кому смех, а мне и полсмеха нет.
Милон: Да не ушибла ль она вас?
Скотинин: Перед-от заслонял обеими, так вцепилась в зашеину...
Правдин: И больно?..
Скотинин: Загривок немного пронозила.

В следующую речь г-жи Простаковой Софья сказывает взорами Милону, что
перед ним Стародум. Милон ее понимает.

Г-жа Простакова: Пронозила!.. Нет, братец.. ты должен образ выменять господина офицера; а кабы не он, то б ты от меня не заслонился. За сына вступлюсь. Не спущу отцу родному. (Стародуму.) Это, сударь, ничего и не смешно. Не прогневайся. У меня материно сердце. Слыхано ли, чтоб сука щенят своих выдавала? Изволил пожаловать неведомо к кому, неведомо кто.
Стародум: (указывая на Софью) Приехал к ней, ее дядя Стародум.
Г-жа Простакова: (обробев и струся) Как! это ты! ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох* в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не могу. Где муж! где сын! Как в пустой дом приехал! Наказание божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Скотинин: (в сторону) Тот-то! он-то! дядюшка-то!

*порох — пыль.



ЯВЛЕНИЕ IV

Те же и Еремеевна

Еремеевна: Чего изволишь?
Г-жа Простакова: А ты разве девка, собачья ты дочь? Разве у меня в доме, кроме твоей скверной хари, и служанок нет! Палашка где?
Еремеевна: Захворала, матушка, лежит с утра.
Г-жа Простакова: Лежит! Ах, она бестия! Лежит! Как будто она благородная!
Еремеевна: Такой жар рознял, матушка, без умолку бредит...
Г-жа Простакова: Бредит, бестия! Как будто благородная! Зови же ты мужа, сына. Скажи им, что по милости божией дождались мы дядюшку любезной нашей Софьюшки; ну, беги, переваливайся.
Стародум: К чему так суетиться, сударыня? По милости божией я ваш не родитель, по милости же божией я вам и незнаком.
Г-жа Простакова: Нечаянный твой приезд, батюшка, ум у меня отнял; да дай хотя обнять себя хорошенько, благодетель наш!..



ЯВЛЕНИЕ V

Те же, Простакова, Митрофан и Еремеевна

В следующую речь Стародума, Простаков с сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к руке. Еремеевна взяла место в стороне и, сложа руки, стала, как вкопанная, выпяля глаза на Стародума с рабским подобострастием.

Стародум: (обнимая неохотно г-жу Простакову) Милость совсем лишняя, сударыня! Без нее мог бы я весьма легко обойтиться. (Вырвавшись из рук ее, обертывается на другую сторону, где Скотинин, стоящий уже с распростертыми руками, тотчас его схватывает.)
Стародум: Это к кому я попался?
Скотинин: Это я, сестрин брат.
Стародум: (у видя еще двух, с нетерпением) А это кто еще?
Простаков: (обнимая) Я женин муж.
Митрофан: (ловя руку) А я матушкин сынок.
Милон: (Правдину) Теперь я не представлюсь.
Правдин: (Милону) Я найду случай представить тебя после.
Стародум: (не давая руки Митрофану) Этот ловит целовать руку. Видно, что готовят в него большую душу.
Г-жа Простакова: Говори, Митрофанушка. Как-де, сударь, мне не целовать твоей ручки? Ты мой второй отец.
Митрофан: Как не целовать, дядюшка, твоей ручки. Ты мой отец... (К матери.) Который бишь?
Г-жа Простакова: Второй.
Митрофан: Второй? Второй отец, дядюшка.
Стародум: Я, сударь, тебе ни отец, ни дядюшка.
Г-жа Простакова: Батюшка, ведь ребенок, может быть, свое счастье прорекает: авось-либо сподобит бог быть ему и впрямь твоим племянничком.
Скотинин: Право! А я чем не племянник? Ай, сестра!
Г-жа Простакова: Я, братец, с тобою лаяться не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу. Пусть же, себе на уме, бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.
Стародум: Я это приметил, как скоро ты, сударыня, из дверей показалась.
Правдин: А я уже три дни свидетелем ее добронравия.
Стародум: Этой забавы я так долго иметь не могу. Софьюшка, друг мой, завтра же поутру еду с тобой в Москву.
Г-жа Простакова: Ах, батюшка! За что такой гнев?
Простаков: За что немилость?
Г-жа Простакова: Как! Нам расстаться с Софьюшкой! С сердечным нашим другом! Я с одной тоски хлеба отстану.
Простаков: А я уже тут сгиб да пропал.
Стародум: О! Когда же вы так ее любите, то должен я вас обрадовать. Я везу ее в Москву для того, чтоб сделать ее счастье. Мне представлен в женихи ее некто молодой человек больших достоинств. За него ее и выдам.

Все вместе.

Г-жа Простакова: Ах, уморил!
Милон: Что я слышу!

Софья кажется пораженною.

Скотинин: Вот-те раз!

Простаков всплеснул руками.

Митрофан: Вот тебе на!

Еремеевна печально кивнула головою. Правдин показывает вид огорченного удивления.

Стародум: (приметя всех смятение) Что это значит? (К Софье.) Софьюшка, друг мой, и ты мне кажешься в смущении? Неужель мое намерение тебя огорчило? Я заступаю место отца твоего. Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно от ее сердца. Будь спокойна, друг мой! Твой муж, тебя достойный, кто б он ни был, будет иметь во мне истинного друга. Поди за кого хочешь.

Все принимают веселый вид.

Софья: Дядюшка! Не сомневайтесь в моем повиновении.
Милон: (в сторону) Почтенный человек!
Г-жа Простакова: (с веселым видом) Вот отец! Вот послушать! Поди за кого хочешь, лишь бы человек ее стоил. Так, мой батюшка, так. Тут лишь только женихов пропускать не надобно. Коль есть в глазах дворянин, малый молодой...
Скотинин: Из ребят давно уж вышел...
Г-жа Простакова: У кого достаточен, хоть и небольшой...
Скотинин: Да свиной завод не плох...
Г-жа Простакова: Так и в добрый час, и архангельский.
Скотинин: Так веселым пирком, да за свадебку.
Стародум: Советы ваши беспристрастны. Я это вижу.
Скотинин: То ль еще увидишь, как опознаешь меня покороче. Вишь ты, здесь содомно. Через час-место приду к тебе один. Тут дело и сладим. Скажу, не похвалясь, каков я, право, таких мало. (Отходит.)
Стародум: Это всего вероятнее.
Г-жа Простакова: Ты, батюшка, не диви, что братец мой родной...
Стародум: Родной...
Г-жа Простакова: Так, батюшка. Ведь и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас, детей, было у них восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не стояли, батюшка!
Стародум: Вижу, каковы были и родители ваши.
Г-жа Простакова: Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. Кстати ли? Покойник-свет и руками, и ногами, царство ему небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет.
Правдин: Вы, однакож, своего сынка кое-чему обучаете.
Г-жа Простакова: Да ныне век другой, батюшка! (К Стародуму.) Последних крох не жалеем, лишь бы сына всему выучить! Мой Митрофанушка из-за книги не встает по суткам. Материно мое сердце. Иное жаль, жаль, да подумаешь: зато будет и детина хоть куда. Ведь вот уж ему, батюшка, шестнадцать лет исполнится около зимнего Николы. Жених хоть кому, а все-таки учители ходят, часа не теряют, и теперь двое в сенях дожидаются. (Мигнула Еремеевне, чтоб их позвать.) В Москве же приняли иноземца на пять лет и, чтоб другие не сманили, контракт в полиции заявили. Подрядился учить, чему мы хотим, а по нас учи, чему сам умеет. Мы весь родительский долг исполнили, немца приняли и деньги наперед по третям ему платим. Желала б я душевно, чтоб ты сам, батюшка, полюбовался на Митрофанушку и посмотрел бы, что он выучил.
Стародум: Я худой тому судья, сударыня.
Г-жа Простакова: (увидя Кутейкина и Цыфиркина) Вот и учители! Митрофанушка мой ни днем, ни ночью покою не имеет. Свое дитя хвалить дурно, а куда не бессчастна будет та, которую приведет бог быть его женою.
Правдин: Это все хорошо: не забудьте, однакож, сударыня, что гость ваш теперь только из Москвы приехал и что ему покой гораздо нужнее похвал вашего сына.
Стародум: Признаюсь, что я рад бы отдохнуть и от дороги, и от всего того, что слышал и что видел.
Г-жа Простакова: Ах, мой батюшка! Все готово. Сама для тебя комнату убирала.
Стародум: Благодарен. (К Софье.) Софьюшка, проводи меня.
Г-жа Простакова: А мы-то что? Позволь, мой батюшка, проводить себя и мне, и сыну, и мужу. Мы все за твое здоровье в Киев пешком обещаемся, лишь бы дельцо наше сладить.
Стародум: (к Правдину) Когда же мы увидимся? Отдохнув, я сюда приду.
Правдин: Так я здесь и буду иметь честь вас видеть.
Стародум: Рад душою. (Увидя Милона, который ему с почтением поклонился, откланивается и ему учтиво.)
Г-жа Простакова: Так милости просим.

Кроме учителей, все отходят, Правдин с Милоном в сторону, а прочие в другую.




ЯВЛЕНИЕ VI

Кутейкин и Цыфиркин

Кутейкин: Что за бесовщина! С самого утра толку не добьешься. Здесь каждое утро процветет и погибнет.
Цыфиркин: А наш брат и век так живет. Дела не делай, от дела не бегай. Вот беда нашему брату, как кормят плохо, как сегодня к здешнему обеду провианту не стало...
Кутейкин: Да кабы не умудрил и меня владыко, шедши сюда, забрести на перепутье к нашей просвирне, взалкал* бы яко пес ко вечеру.
Цыфиркин: Здешни господа добры командеры!..
Кутейкин: Слыхал ли ты, братец, каково житье-то здешним челядинцам**, даром что ты служивый, бывал на баталиях***, страх и трепет приидет на тя...

* Захотел есть (взалкать -- славянск.).
** Челяди, слугам.
*** В сражениях.

Цыфиркин: Вот на! Слыхал ли? Я сам видал здесь беглый огонь в сутки сряду часа по три. (Вздохнув.) Ох-ти мне! Грусть берет.
Кутейкин: (вздохнув) О, горе мне грешному!
Цыфиркин: О чем вздохнул, Сидорыч?
Кутейкин: И в тебе смятеся сердце твое, Пафнутьевич?
Цыфиркин: За неволю призадумываешься... Дал мне бог ученичка, боярского сынка. Бьюсь с ним третий год: трех перечесть не умеет.
Кутейкин: Так у нас одна кручина. Четвертый год мучу свой живот. Посесть час, кроме задов, новой строки не разберет; да и зады мямлит, прости господи, без складу по складам, без толку по толкам.
Цыфиркин: А кто виноват? Лишь он грифель в руки, а немец в двери. Ему шабаш из-за доски, а меня рады в толчки.
Кутейкин: Тут мой ли грех? Лишь указку в персты, басурман в глаза. Ученичка по головке, а меня по шее.
Цыфиркин: (с жаром) Я дал бы себе ухо отнести, лишь бы этого тунеядца прошколить по-солдатски.
Кутейкин: Меня хоть теперь шелепами*, лишь бы выю грешничу** путем накостылять.

* Плетями.
** Шею грешника.




ЯВЛЕНИЕ VII

Те же, г-жа Простакова и Митрофан

Г-жа Простакова: Пока он отдыхает, друг мой, ты хоть для виду поучись, чтоб дошло до ушей его, как ты трудишься, Митрофанушка.
Митрофан: Ну! А там что?
Г-жа Простакова: А там и женишься.
Митрофан: Слушай, матушка, я те потешу. Поучусь; только чтоб это был последний раз и чтоб сегодни ж быть сговору.
Г-жа Простакова: Придет час воли божией!
Митрофан: Час моей воли пришел. Не хочу учиться, хочу жениться. Ты ж меня взманила, пеняй на себя. Вот я сел.

Цыфиркин очинивает грифель.

Г-жа Простакова: А я тут же присяду. Кошелек повяжу для тебя, друг мой! Софьюшкины денежки было б куды класть.
Митрофан: Ну! Давай доску, гарнизонная крыса! Задавай, что писать.
Цыфиркин: Ваше благородие завсегда без дела лаяться изволите.
Г-жа Простакова: (работая) Ах, господи боже мой! Уж ребенок не смей и избранить Пафнутьича! Уж и разгневался!
Цыфиркин: За что разгневаться, ваше благородие? У нас российская пословица: собака лает, ветер носит.
Митрофан: Задавай же зады, поворачивайся.
Цыфиркин: Все зады, ваше благородие. Ведь с задами-то век назади останешься.
Г-жа Простакова: Не твое дело, Пафнутьич. Мне очень мило, что Митрофанушка вперед шагать не любит. С его умом, да залететь далеко, да и боже избави!
Цыфиркин: Задача. Изволил ты, на приклад * , итти по дороге со мною. Ну, хоть возьмем с собою Сидорыча. Нашли мы трое...

* Например

Митрофан: (пишет) Трое.
Цыфиркин: На дороге, на приклад же, триста рублей.
Митрофан: (пишет) Триста.
Цыфиркин: Дошло дело до дележа. Смекни-тко, по чему на брата?
Митрофан: (вычисляя, шепчет) Единожды три — три. Единожды нуль — нуль. Единожды нуль — нуль.
Г-жа Простакова: Что, что, до дележа?
Митрофан: Вишь триста рублей, что нашли, троим разделить.
Г-жа Простакова: Врет он, друг мой сердечный. Нашед деньги, ни с кем не делись. Все себе возьми, Митрофанушка. Не учись этой дурацкой науке.
Митрофан: Слышь, Пафнутьич, задавай другую.
Цыфиркин: Пиши, ваше благородие. За ученье жалуете мне в год десять рублей.
Митрофан: Десять.
Цыфиркин: Теперь, правда, не за что, а кабы ты, барин, что-нибудь у меня перенял, не грех бы тогда было и еще прибавить десять.
Митрофан: (пишет) Ну, ну, десять.
Цыфиркин: Сколько бы ж на год?
Митрофан: (вычисляя, шепчет) Нуль да нуль — нуль. Один да один... (Задумался.)
Г-жа Простакова: Не трудись по-пустому, друг мой! Гроша не прибавлю; да и не за что. Наука не такая. Лишь тебе мученье, а все, вижу, пустота. Денег нет — что считать? Деньги есть — сочтем и без Пафнутьича хорошохонько.
Кутейкин: Шабаш, право, Пафнутьич. Две задачи решены. Ведь на поверку приводить не станут.
Митрофан: Небось, брат. Матушка тут сама не ошибется. Ступай-ка ты теперь, Кутейкин, проучи вчерашнее.
Кутейкин: (открывает часослов. Митрофан берет указку) Начнем благословясь. За мною со вниманием. «Аз же есмь червь...»*

* Я — червь (славянск.).

Митрофан: «Аз же есмь червь...»
Кутейкин: Червь, сиречь животина, скот. Сиречь: «аз есмь скот».
Митрофан: «Аз есмь скот».
Кутейкин: (учебным голосом) «А не человек».
Митрофан: (так же) «А не человек».
Кутейкин: «Поношение человеков».
Митрофан: «Поношение человеков».
Кутейкин: «И уни...»



ЯВЛЕНИЕ VIII

Те же и Вральман

Вральман: Ай! ай! ай! ай! ай! Теперь-то я фиж! Умарить хотят репенка! Матушка ты мая! Сшалься нат сфаей утропой, катора тефять месесоф таскала, — так скасать, асмое тифа ф сфете. Тай фолю этим проклятым слатеям. И с такой калафы толго ль палфан? Ушь диспозисион*, ушь фсе есть.

* Расположение (французск.).

Г-жа Простакова: Правда, правда твоя, Адам Адамыч! Митрофанушка, друг мой, коли ученье так опасно для твоей головушки, так по мне перестань.
Митрофан: А по мне и подавно.
Кутейкин: (затворяя часослов) Конец и богу слава.
Вральман: Матушка моя! Што тепе натопно? Сынок, какоф есть, да тал пох старовье; или сынок премудрой, так сказать, Аристотелис, да в могилу.
Г-жа Простакова: Ах, какая страсть, Адам Адамыч! Он же и так вчера небережно поужинал.
Вральман: Рассути-ш, мать мая, напил прюхо лишне: педа. А фить калоушка-то у нефо караздо слапе прюха; напить ее лишне да и захрани поже!
Г-жа Простакова: Правда твоя, Адам Адамыч; да что ты станешь делать? Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург: скажут, дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я боюсь.
Вральман: Чефо паяться, мая матушка? Расумнай шеловек никахта ефо не сатерет, никахта з ним не саспорит: а он с умными лютьми не сфясывайся, так и пудет плаготенствие пожие!
Г-жа Простакова: Вот как надобно тебе на свете жить, Митрофанушка!
Митрофан: Я и сам, матушка, до умниц-то не охотник. Свой брат завсегда лучше.
Вральман: Сфая кампания то ли тело?
Г-жа Простакова: Адам Адамыч! Да из кого ж ты ее выберешь?
Вральман: Не крушинься, мая матушка, не крушинься; каков тфой тражайший сын, таких на сфете миллионы, миллионы. Как ему не фыпрать сепе кампаний?
Г-жа Простакова: То даром, что мой сын малый острый, проворный.
Вральман: То ли пы тело, капы не самарили ефо на ушенье? Россиска крамат! Арихметика! Ах, хоспоти поже мой, как туша ф теле остаеса! Как путто пы рассиски тфорянин ушь и не мог ф сфете аванзировать* пез россиской крамат!

* Продвигаться, играть роль (французск.).

Кутейкин: (в сторону) Под язык бы тебе труд и болезнь.
Вральман: Как путто пы до арихметики пыли люти тураки песчотные!
Цыфиркин: (в сторону) Я те ребра-то пересчитаю. Попадешься ко мне.
Вральман: Ему потрепно снать, как шить ф сфете. Я снаю сфет наизусть. Я сам терта калашь.
Г-жа Простакова: Как тебе не знать большого свету, Адам Адамыч? Я чай, и в одном Петербурге ты всего нагляделся.
Вральман: Тафольно, мая матушка, тафольно. Я савсегда ахотник пыл смотреть публик. Пыфало, о праснике съетутца в Катрингоф* кареты с хоспотами. Я фсе на них смотру. Пыфало, не сойту ни на минуту с косел.

* Екатерингоф — бывший пригород Петербурга, где устраивались праздничные гулянья.

Г-жа Простакова: С каких козел?
Вральман: (в сторону) Ай! ай! ай! ай! Што я зафрал! (Вслух.) Ты, матушка, снаешь, што сматреть фсегда лофче зповыши. Так я, пыфало, на снакому карету сасел, так и сматру польшой сфет с косел.
Г-жа Простакова: Конечно, виднее. Умный человек знает, куда взлезть.
Вральман: Ваш трашайший сын также на сфете как-нипуть всмаститца, лютей пасматреть и сепя покасать. Уталец!

Митрофан, стоя на месте, перевертывается.

Вральман: Уталец! Не постоит на месте, как тикой конь пез усды. Ступай! Форт!*

* Прочь! (немецк.).

Митрофан убегает.

Г-жа Простакова: (усмехаясь радостно) Ребенок, право, хоть и жених. Пойти за ним, однакож, чтоб он с резвости без умыслу чем-нибудь гостя не прогневал.
Вральман: Поти, моя матушка! Салетна птиса! С ним тфои гласа натопно.
Г-жа Простакова: Прощай же, Адам Адамыч! (Отходит.)



ЯВЛЕНИЕ IX

Вральман, Кутейкин, Цыфиркин

Цыфиркин: (насмехаясь) Эка образина!
Кутейкин: (насмехаясь) Притча во языцех!
Вральман: Чему фы супы-то скалите, нефежи?
Цыфиркин: (ударив по плечу) А ты что брови-то нахмурил, чухонска сова!
Вральман: Ой! ой! шелесны лапы!
Кутейкин: (ударив по плечу) Филин треклятый! Что ты буркалами-то похлопываешь?
Вральман: (тихо) Пропал я. (Вслух.) Што фы истефаетесь, репята, што ли, нато мною?
Цыфиркин: Сам праздно хлеб ешь и другим ничего делать не даешь; да ты ж еще и рожи не уставишь.
Кутейкин: Уста твоя всегда глаголаша гордыню, нечестивый.
Вральман: (оправляясь от робости) Как фы терсаете нефешничать перед ушоной персоной? Я накраул сакричу.
Цыфиркин: А мы те и честь отдадим. Я доскою...
Кутейкин: А я часословом.
Вральман: Я хоспоже на фас пошалююсь.

Цыфиркин, замахиваясь доской, а Кутейкин часословом.

Цыфиркин: Раскрою тебе рожу напятеро.
Кутейкин: Зубы грешника сокрушу.

Вральман бежит.

Цыфиркин: Ага! Поднял трус ноги!
Кутейкин: Направи стопы своя, окаянный!
Вральман: (в дверях) Што фсяли, бестия? Сюта сунтесь.
Цыфиркин: Уплел! Мы бы дали тебе таску!
Вральман: Лих не паюсь теперь, не паюсь.
Кутейкин: Засел, пребеззаконный! Много ль там вас, басурманов-то? Всех высылай!
Вральман: С атним не слатили! Эх, прат, фсяли!
Цыфиркин: Один десятерых уберу!
Кутейкин: Во утрие избию вся грешныя земли!

Конец третьего действия