|
6.
Когда я смотрю на голый асфальт, то чувствую себя поперхнувшимся. Гораздо
важнее, если бы по нему сейчас хлестал дождь. Но до зимы ещё несколько дней, а я
уезжаю, так и не дочитав твоё последнее письмо. Я прервался на том месте, где
возник соблазн оправдаться. Ты напрасно называешь меня Мастером. Я, скорее,
десятый гончий сразу у сотни, если не тысячи Мастеров. Передаю записочки от
одного к другому, сам не ведая, что в них. Меня можно назвать Вестником, но
звучит старомодно. Да и кому нужны нынче имена? Вася-Петя, Катя-Лена — бейжик на
грудь менеджера. Я не виню. Но Слово стало коммуникативным — без имени. Оно уже
никого и ничего не называет. Оно — информирует. Никто за само слово не
заглядывает, не ищет автора. Не интересно.
Соблазн писать словами, избегая смысла, столь велик, что твои упрёки (не так
строго!) по поводу моего пренебрежения реальностью невыносимы. Это как после
ядерной войны, спросить: чего ты такой грустный? Я не реальной тебя боюсь. Я
бегу самой реальности, которая, встав между нами, тут же начнёт тянуть одеяло
отношений на себя. Мы сразу почувствуем, что между нами есть что-то, что нужно
делить, выстраивать, озвучивать, проговаривать. В общем, я правильно сделал, что
не дочитал твоего письма. Я не так чувствителен, как кажется. Я рационален. Я
вполне сознательно пытаюсь сохранить свою жизнь в ряду последовательностей,
ничего собой не представляющих — только факты. Я бегу собой ради тебя настоящей,
у которой нет в обиходе случайных совпадений, будничной жалости ко мне —
смертному.
Полустанок. Изгой. За ошибку в пути.
Полчаса, полминуты — не время.
Даже если полжизни — нельзя отойти…
Поезд тронулся. До свиданья!
Покурили. Прошлись по вагонам.
«Чайку?» — Пассажирам назвав своё имя,
наконец я доверился проводнику,
пусть и мне повезёт вместе с ними.
Пусть и мне по ночам паровозный свисток,
ни по чём не изведавший фальши,
приготовит судьбы неизменный виток
и расскажет, что ждёт меня дальше.
Пусть и мне в разомлевшем от скуки мозгу,
послужив осевой симметрии,
распоётся — коня осадить на скаку
и счастливым остаться в России.
Где, вернувшись на мокрый от света бульвар
и подошвой скользнув по асфальту,
распояшусь — от боли прозревший Икар,
на века выворачивать сальто.
|
