|
ДНЕВНИК СЛУЖИТЕЛЯ КУЛЬТА |
|||||
|
|
|||||
|
1 марта |
|||||
|
Всё может измениться… всё меняется. Даже когда этого не хочешь, меняется что-то каким-то чудесным образом. Я не умею и не могу, не знаю, что умею и чего не могу контролировать — меня просто несёт в общих чертах по течению. Всё это напоминает удивительный и кошмарный сон. Иногда это мне даже нравится. Но чаще я ловлю себя на том, что безвольно раздражаюсь по пустякам и занудствую, совершаю поступки, за которые мне не то, чтобы стыдно или которыми, например, я мог бы гордиться, но бессмысленные какие-то поступки, ничего не меняющие по сути. Все мои усилия поработать ловким пловцом приводят к барахтанью на одном месте или, лучше сказать, что они подвержены интерпретации в общей океанической массе течений с неизвестным, но постоянным числом Х водоворотов. Возможно — бесконечным, где приумножение или деление моей единичной воли ничего не решают, а в случае сложения, сами понимаете, происходит поглощение. Чувствую, что в беспробудном потоке дней, времени и обстоятельств, мне не хватает понимания. Понимания того, что же происходит со мной на самом деле? Это очень банальный вопрос. По крайней мере, он даже не подразумевает никакого ответа. Я не слышу простого и ясного ответа на свой вопрос. Только скрип шарика авторучки по бумаге и безмерное эхо реальности, поглощающее меня.
Ни к чему понапрасну сходить
с ума. Тем более что я плыву по течению не в райских пущах, за которые стоило бы
держаться — а где-то низенько, где по ночам слышно, как рыгают водопроводные
краны, и вода бешено проваливается по канализационным трубам. Где за бетонными
перегородками без удержу храпят соседи, и железные лифты перевозят шквал грохота
и скрежета не закреплённого метафизического нюанса, словно эта вычурная шахта
сосредоточение моих главных полуночных интересов. Я затыкаю уши. Но и здесь,
внутри меня самого, бессонница. И рассвет наступает как обратный отсчёт сумерек
вчерашнего дня. Я снова запрусь в туалете, чтобы немного побыть одному. Чтобы
прервать общение с людьми, которые перестали быть мне интересными. А ведь я
когда-то мечтал об этих людях, надеялся, что любил. А теперь стыдно. Стыдно, что
мне безразлично кто они и что они. Стыдно сказать им об этом. Стыдно, что любил.
Мне никто не нужен. Я разрываю листок старой газеты и читаю о свершениях великой
страны, которой тоже нет в реальности. И была ли? Вот на этом месте меня
начинает забирать смех. Вы меня понимаете? Я пытаюсь разложить всё по полочкам.
Проанализировать факты. Я только подсчитываю, подвожу дебет с кредитом. Каждый
день приходится ходить на работу. Делать это тошно и тягостно. Но чего не
сделаешь ради денег? Хотя, моей нынешней зарплаты не хватает даже на то, чтобы
назвать это деньгами. Получается, что я эгоист и бездарь, что не могу устроиться
на приличную работу, плыву по течению, и ничего не делаю из того, что могло бы
изменить мою жизнь. А ведь я всю жизнь пытался писать книгу. Да, пытался писать
книгу. Даже покупал себе тетради как какой-нибудь школьник. Выбрал ручку, паста
которой не расплывается по бумаге, и можно хоть что-то разобрать в моём кривом
почерке. И хотя я делаю это втайне ото всех, не утомляясь объяснениями, зачем
мне это нужно, что это значит — но это значит, что я не сижу без дела. Я
всё-таки хочу чего-то добиться. Но насколько я талантлив? Не возомнил ли я о
себе? Почему я решил, что вообще могу что-то написать? Я ведь не спешу показать
кому-то свои каракули. Я мечтаю, что вот… напишу нечто существенное, отчего у
меня самого мурашки пойдут… вот тогда все и поймут, кто я есть на самом деле. Но
прошло два, три года… десять лет… а я по-прежнему ничего не понимаю. У меня
случались мурашки. Но это было совсем не так, как представлялось — тяжело и
грубо, слишком легко и слишком поверхностно. Может, я вообразил себе мурашки?
Ведь я писал и мог придумать себе, бог его знает что. Почему же — почему? Почему
всё так запуталось? И что нужно изменить? Что можно изменить, кроме собственных
представлений? Что-нибудь существенное… Вот отрывок из моей глупейшей прописи…
Мы совершаем действие в
большинстве случаев, которые даже не пытаемся контролировать. Мы называем их
конкретными и направленными прямо в цель. Но это положение верно лишь для очень
малого отрезка времени и в весьма ограниченном пространстве нашего понимания.
Например, зачем мы покупаем хлеб? Ответ очевиден: чтобы его есть. А зачем мы его
едим? И, как вы заметите, ответ только второй ступени уже не так конкретен, хотя
он всё ещё кажется таковым: чтобы жить. А дальше мы уходим в абстракцию. В
холодную, не вкусную и не столь очевидную философию. И что же в этом может быть
конкретного? Что столь очевидно, кроме самого куска хлеба, который как-то там
пахнет, крошится, мнётся…
Дочка опять капризничает. Как
я себя ненавижу за это. За этот твёрдый комок недовольства во мне. Ребёнок
бухается на пол, выдавливая из себя рыдания. Затем, елозя ногами, сжимая
покрепче кулачки… подстраивается под безутешное горе… медленно сползает в
истерику. Я наверное тупой… Не понимаю, на что сержусь? Отчего не умею сдержать
себя? Утром открылся крепкий морозец. Едва скользнул за железную дверь, привалившую наш подъезд, как он обнял меня со всех сторон, охлопал, только что не обыскал. Я поднял воротник, закрепил последнюю пуговицу. Неприятно помнить о том, куда направляешься в такое промёрзшее, ничем не разбуженное утро. Поворотил за дом, поскользнулся на узкой тропинке, расчищенной нестандартным дворником, затем склизкий пешеходный переход на другую сторону улицы. До работы ещё полчаса безутешных транспортных средств. Сегодня была ночь первого откровения, как оказалось. Первой ласки и первых дрожащих на губах поцелуев. Даже если я провёл её в одиночестве, в сопровождении непокорной бессонницы, за чтением скучной книжицы или ещё кое-как. Мне и в голову не могло прийти, что сегодня кто-то кого-то может любить. Но это так. Это случилось. И я чуть было всё не пропустил.
В автобусе, в метро езжу с
прикрытыми глазами — не сплю, но и не заморачиваюсь. На этот раз меня двинула
мощным бедром сердитая женщина, и пришлось хвататься за поручень. Только открыл
глаза, как приметил молодую пару. Они дремали друг на дружке и очевидно
обнимались даже во сне. Через мгновение он зашевелился, порываясь выйти, будучи
в трансе, думая, что его остановка. Потом опять задремал. Затем снова вскочил.
Она, смеясь, возвращала молодого человека на место. Брала тонкими, маленькими
пальчиками отворот его куртки, цеплялась, и смотрела ему в подбородок огромными,
сверкающими, как две капельки не просыхающей на солнце росы, глазищами. Это были
глаза бесконечной, бессмысленной любви. Что-то лепетала, взрываясь смехом,
шептала. И, боже мой, как она была удивительно хороша! Не своей естественной
красотой: курносый нос, впалые ассиметричные щёчки. Она была освещена заботами
первой любви. С такой радостью встречаешься лишь во сне, где геометрия форм
подчиняется превосходству чувств. Она вновь приложилась на его плечо. Её
расстегнутая куртка, тёртые джинсы — всё в томлении. Тут-то меня прихватила
жуткая, слепая ревность. Ревность к этому малому, к её просчитавшейся,
подаренной просто так молодости, к этому восходящему потоку разогретой чувством
души. Сердце пронзила такая боль, будто мне изменил весь мир. Я перестал дышать.
Я перестал мыслить здраво. Я смотреть на неё, примеряя к себе, пытаясь остаться
незамеченным, пока не пришло время моей остановки… Мне отчего-то представилось сегодня, Настюх, что тебе уже девятнадцать лет и за тобой ухаживает молодой упырь, ещё не пахнущий здешней кровью, но уже изрядно потеющий от жажды. Меня естественно раздражает, как он смотрит на тебя, то есть смотрит не в упор, поскольку чувствует моё пристальное присутствие, но насквозь, как человек поползновений, лишь изображающий равнодушие. Как человек смотрит в даль сквозь известные ему предметы. Всё-таки побаивается меня. Но ты уже вся объята внутренним пламенем. Ты излучаешь приманку. И скоро всё изменится. Ты встанешь между мной и им, вправе решать за себя с кем и как ты хочешь общаться, кого любить и ненавидеть. Ты защитишь его от моего громоподобного ума и молниеносной психической атаки. Я буду разоружён и повержен. Меня будет раздражать, как он ковыряется в зубах после семейного обеда деревянной иглой — стильно, не без форса. Как он ровно держит вилку и не шмыгает носом во время еды. А фантики на столе, которые он будет оставлять после высосанных им конфет на столе, вместо того чтобы бросить их в мусорное ведро, доведут меня просто до умопомрачения. Но я останусь тихим сумасшедшим, связанный твоим всё примеряющим и воспевающим чувством. Ты отнимешь себя у меня, и я конечно же приму это как данность, пойму, что моя девочка давно как выросла, и что моя любовь была никакой не прелюдией, а самим воздухом, которым в любом своём положении и состоянии ты всё равно дышать не перестанешь. Я, конечно же, уступлю. Но не сразу. Даю тебе честное СЛОВНО. Сейчас ты не готова серьёзно ответить на мои фантазии. Тебе всего-то два года и восемь месяцев. Но кто знает, может потом я забуду или буду занят какой-нибудь другой темой, которая не позволит мне прямо высказать своих нынешних предубеждений. Ведь и предубеждения у твоего папеньки меняются постоянно. Так что к тому сроку я, возможно, ото всего буду получать удовольствие и ко всему относиться с восторгом, пребывая на небесах. Поэтому всё, что я думаю по поводу сегодняшних представлений, скажу сейчас. Любовь не случается. То, что происходит с первого, третьего и десятого взгляда, приготовлялось вселенной многие тысячелетия, миллионы лет. Не будь дурочкой, не будь эгоисткой, не надейся прощать и не учись принимать всё, как есть — просто готовься к тому, что должно случится. Твои руки должны чувствовать, твои уши слышать, твои глазки должны видеть. Твоя мысль должны быть изощрённой, а фантазия руководить твоими действиями, принуждая добиваться целей, невозможных для других. Попробуй понять, что реальность только в твоей голове, это программа мозга воспринимать всё так, как тебе кажется. Сама программа не материальна. Поэтому дотрагивайся, вслушивайся, вдумывайся во всё, что тебя окружает. Это не означает — испытай всё на себе. Биться головой об стену нужно только тем, у кого не хватает воображения. Многие молодые люди ждут любви, как того случая, который, если не изменит их несвободную, скучную жизнь, то, по крайней мере, с которого она и начнётся. Уверяю тебя — не начнётся ничего. Если что-то началось, то это было ещё вчера. И если вчера твоя мысль не была горяча, твои чувства не пытала пытка жизни, твоя радость не горевала, а горе осталось безутешным, то и сегодня — ты только вспыхнешь на одно мгновение как серная спичка. И если тебе не к чему поднести это легко сбиваемое пламя, если ты не приготовила для него достойный тебя очаг и поддувало, тебя ждут лишь разочарования. Спичек можно зажигать сколько угодно, но согреешься лишь у слаженно поставленной печки. Я вот оглядываюсь на свою жизнь и вижу только выгоревшие островки вдохновения. И если бы не твоя мама, где бы меня сейчас тупил и морозил сквозной ветерок? |
|||||
|
|
|||||
|
|
|||||
|
почта / гостевая книга / форум |
|||||
|
|
|||||
