проект: Литератор / ежедневник >> Дневник служителя культа << — << 28 апреля >> + >> |
|
29 апреля
В 1847 году один из петербургских литературных журналов напечатал повесть неизвестного французского автора «Идиот». Переводчик сопроводил название примечанием о непереводимости этого французского слова на русский.
Прапорщику ДОСТОЕВСКОМУ, служившему в
Отдельном сибирском корпусе после каторги, на которую он был осужден по
делу Петрашевского, возвращено дворянское звание (1859). В 1727 году родился французский хореограф, реформатор балета Жан Жорж НОВЕР (ориг. Jean-Georges Noverre). С 1982 года в его честь 29-ое отмечается как Международный день танца. «Если женщина хорошо танцует — она демонстрирует женственность, если мужчина — то он демонстрирует то же». «Танец без музыки — это поэма без рифмы. Оригинально, интересно, но читается с трудом». А вот Цицерон вполне логично допускал, что «ни один здравомыслящий человек не будет танцевать». Как Вы можете себе представить — мнения разошлись. И каждый готов поспорить, у каждого найдутся веские аргументы в защиту своих представлений — особенно во времена Цицерона. Что из моей тихой и бесспорной комнатки напоминает ещё более древнюю сказку о влюблённых, которые как-то собрались выяснить, чья избранница краше: та, которая танцует, или та, которая рифмует? И сошлись тогда мужчины в жестокой битве за самую, что ни на есть, красоту. Кто с вилами, кто с лопатой, кто с граблями, кто с саблей. Белинские, Чернышевские, Цицероны и прочие… Только маленький мальчик, тёрся спиной о дерево, оставаясь в стороне. Все над ним насмехались и попрекали — смуглые женщины, толпами глазевшие на безумство мужчин, тыкали в его сторону пальцами в перстнях, золотых кольцах с алмазами и просто пустыми, но тонкими пальчиками. А мужчины уже ругались матом и погибали без всякого страха от рук неистовых сограждан, впрочем — всё смешалось, поднялась страшная пыль, и все стали на одно лицо. Когда же битва кончилась, уцелевшие на поле брани собрались вокруг маленького мальчика, тесня друг друга, чтобы посмеяться над его трусостью. Мальчик наклонил голову и закрыл лицо руками перед окровавленными, пыльными, измученными рыцарями, бомжами, крестьянами и служащими — всеми, кто по той или иной причине не погиб. Он сказал: «Я уважаю ваш выбор. Я даже готов согласиться, что каждая из выбранных вами женщин лучшая по красоте. Только какая красота может сравниться с любящим сердцем, которое не требует никаких доказательств, и которое не пошлёт вас совершать подвиги ради самоутверждения?» Мужики, рыцари и творческая интеллигенция переглянулись, посмотрели туда-сюда: «Кто эта чудесная женщина?» «Это моя мама», — ответил негромкий мальчик.
Так в мире, кроме политики и эротики, появилось чистое искусство. Оно
существует где-то там — в веках, в вечности, за гранями времён и
горизонтом истории — без битв и окровавленных ножей, не требуя никаких
доказательств, принадлежа лишь любящим своим, а не чужим сердцем. Но к
чему я об этом, собственно, рассказал? Я даже не знаю, что именно
рассказал, поскольку в настоящем всё смешалось… И возможно, что именно в
такой день, не раньше и не позже, вы заметили, как изменилось само
время. Оно перестало стремиться куда-то вперёд. Оно расширилось до своих
последних границ и замерло. Теперь мы можем спорить только о том, что
было, и совсем чуть-чуть о том, что есть. Ведь мы уже не понимаем того,
что есть. Мы только чувствуем, что наступило нечто провальное, которое
не принесёт никому не облегчения, ни радости, и что надо как-то самим
выкарабкиваться, надо как-то самим решать всё за всех. Надо бороться,
надо сражаться за свою красоту, за свою правду, за свой мир. Мне
кажется, что это последнее время было точно отмерено в тексте. Возможно,
в этот самый день или в какой-то иной: «Да был ли мальчик-то, может,
мальчика-то и не было?» |
по ст.ст. 16 апреля
Мцц. Агапии, Ирины и Хионии (304). Прп. княгини Феодоры-Вассы,
Нижегородской. Мч. Леонида и мцц. Хариессы, Ники, Галины, Калисы,
Нунехии, Василиссы, Феодоры (258). Мч. Ирины иной. Новомч. Михаила
(1772). Ильинско-Черниговской (1658), Тамбовской (1692) и Шуйской икон
Божией Матери. ______________________ |
Ирина РАССАДНИЦА. Урви берега. Разрой берега. Урви снега. Не устоять
берегу против Ирининой воды. Полая вода подмывает берега. Ирина —
заиграй овражки. Если овражки заиграют и опять замёрзнут — жди помехи на
урожай. Ольха цветом обвисает. Ирина Рассадница — сей капусту на
рассадниках. |
На залитом солнцем асфальте девочки играют в «Поехали!». Игра заключается в следующем: они рисуется круг и на нём цифры. Так называемая «вода» стоит в центре. Остальные участницы бегают по кругу и цифрам. Когда «вода» говорит «Стоп!», все замирают. «Вода» называет одну цифру. Если есть игрок, который стоит на этой цифре — он начинает бежать, куда глаза глядят. «Вода» опять говорит «Стоп», и девочка останавливается. Тогда «вода» говорит: до тебя, например, три великана, пять лилипутов и один зонтик. Ну, и совершает всё, что сказала: делает три больших шага, пять маленьких и один крошечный. Если сможет достать до человека — они вместе бегут к месту «воды». Кто быстрее добежит, тот будет не «водой».
Я изобразил, что устал. Тяжело и неуклюже присел на скамеечку возле
подъезда. У всех девочек сегодня удивительно звонкий голосок… не говоря
уже о их форме и содержании в эпитетах непохожих на прозу. У одной кепка
на бок и чёлка завита, у другой красные сапожки с серебряной застёжкой,
третья совсем худенькая — летящее создание… четвёртая, пятая…
«Раз вы настаиваете на своём стремлении встретиться со мной вопреки
желанию ваших друзей и моему — да, даже так — что ж, я сожалею и
неохотно подчиняюсь. Я осведомлен о тех в высшей степени оригинальных
выражениях, которыми вы осыпали не только меня, но и других, а также о
вашей публичной клятве добиться того, что вам угодно было назвать
«местью» — как, впрочем, для меня не новость и то, что обезумевшая
женщина — враг чрезвычайно опасный. Нет сомнений, что те, против кого мы
не можем обороняться — их слова, их поступки — должны быть весьма
грозными. В последнее время ваши слова и поступки были довольно
зловещими — и вполне могли бы оправдать мое нежелание соглашаться на эту
встречу — тем более, что я уверен в вашей способности выполнить все
угрозы до единой, но когда-то я ставил все на карту ради вас, и я не
стану теперь уклоняться от вас — возможно, я заслуживаю наказания — а
если это так, то вы не хуже любого другого можете его осуществить. Вы
говорите, что «обесчестите меня» — благодарю — но я уже сделал это
самостоятельно, вы говорите, что «уничтожите меня» — может быть, вы лишь
избавите меня от лишних хлопот. Бесполезно взывать к вашему здравому
смыслу — повторять то, что вам прекрасно известно — что в
действительности я спас вас от угрозы полнейшего уничтожения. Любой, кто
знает вас, знает и об этом, но они пока не знают того, что вы им можете
рассказать и скажете непременно, как я вам сейчас говорю — что именно
ваше преследование, ваши проклятья, ваши сумасбродства привели меня к
решению снова покинуть страну. Своими заявлениями вы меня либо оболгали,
либо предали — выбирайте сами, своими поступками вы навредили лишь самой
себе — но разве это не обидно человеку, желавшему вам добра? У меня к
вам только одна просьба, а именно: не пытаться увидеть леди Оксфорд — у
вас нет права на неё рассчитывать. Устраивайте нашу встречу — как вам
будет угодно, до июня я из Англии не уеду, но чем скорее она будет
позади, тем лучше. Ради вашего же блага я хотел, чтобы присутствовала
леди Мельбурн, однако, если вы намерены на словах или на деле выполнить
свои угрозы, лучше нам быть наедине.
Лорд БАЙРОН, Беннет-стрит, 4. 29 апреля 1813 г. |
|
Возможно, что и не нашлось бы в то время такой разносторонней школы, академии, что задали бы уму Василия Никитича основы всех тех обширнейших отраслей знаний, к которым тянулась его пытливая душа. Атмосфера петровских времён сама по себе была наполнена флюидами дерзких замыслов и направляла людей от природы харизматичных на мысли о служении обществу и укреплении российской государственности. «Всяк может видеть, сколько монархическое правление государству нашему протчих полезнее, чрез которое богатство, сила и слава государства умножается, а через протчее умаляется и гинет». Эта и другие столь остроконечные мысли, как шпиль Петропавловской крепости, были подкреплены модной в то время философией Пуфендорфа и Вальха, идеей естественного права. Но сейчас они вряд ли могут быть представлены во всём своём блеске тамошней новизны. И, главное, в своей прелести обещаний и надежд на простую истину.
Судьба Василия Никитича во многом послужила созданию того образа
российского деятеля, без которого отечественная история не мыслима, и
чья метафизика образа внушает нам устойчивый вкус к разного рода
негодяям-чиновникам, корыстолюбивым царским фаворитам и частным
предпринимателям. В 1704 зачислен в Азовский драгунский полк и прослужил в армии 16 лет. Участвовал во взятии Нарвы, в Полтавской битве, Прутском походе Петра I против турок. Затем был послан в Германию, где пробыл с перерывами 2,5 года, изучая фортификационное и артиллерийское дело, оптику, геометрию и геологию. Весной 1716 вернулся в Россию. Переведен в артиллерийский полк. Выполнял специальные поручения начальника артиллерии русской армии Я.В. Брюса и самого Петра I. Далее с именем ТАТИЩЕВА связано немало славных дел. С 1720 по приказу государя занимался организацией горнозаводской промышленности. Основал Екатеринбург и открыл Ягошихинский завод, положивший начало городу Перми. Бесконечно участвовал в геологическом и географическом изучение Урала. В 1724-1726 побывал в Швеции, где надзирал за обучением русских юношей горному делу и сам же изучал экономику и финансы. По возвращении ТАТИЩЕВ назначается членом, затем главой Монетной конторы (1727-1733), занимавшейся чеканкой золотых, серебряных и медных денег. В 1734-1737 вторично направлен на Урал. Затеял строительство новых железоделательных и медеплавильных заводов, поставив себе цель увеличить производство российского железа на одну треть. В Екатеринбурге начал работу над Общим географическим описанием Сибири, которое из-за отсутствия материалов оставил незавершенным, написав только 13 глав и общий план книги. Надо сказать, только слегка обозначенная нами судьба, пересказанная с чужих слов естественно, и последующая бурная деятельность ТАТИЩЕВА сопровождались гнусными доносами и придворными интригами, которые приводили то к повышению его в должности, то к аресту в Петропавловской крепости и лишению чинов. Какая-то часть обвинений в злоупотреблении властью, предъявляемых Василию Никитичу, всё же имеет основание. Но кто без греха, когда речь идёт о борьбе с частнопромышленниками Демидовыми, основании новых городов в среде некультурной, издавна служившей ареной для всяких злоупотреблений, о государственных прожектах и власти, власти, борьбы за власть? Тут, я сказал бы, мы имеем дело поистине с чисто (или грязно!) российскими проблемами. И дело не в обычном бытовании государства с его отстойным бюрократическим аппаратом, истории которых аналогичны в любой стране мира. Но вспомнить хотя бы инициативы (мягко сказано) самого Петра, положившие на алтарь прогрессирующей (славный эпитет!) цели тысячи жизней в Балтийских топях и религиозных распрях. Наконец в 1745 году ТАТИЩЕВА в очередной раз отстранили от должности. Приехав в свою подмосковную деревню Болдино (тут же чувствуется лёгкий ассоциативный флирт с Пушкиным, хоть и не то Болдино), он предаётся литературным трудам, оставляя потомкам действительно бесценные сведения не только из истории российской, но и о своём собственном времени. Пусть его исторический труд не до конца научен, есть в нём и вымыслы и пересказы из недостоверных источников, но в нём дыхание самой жизни петровского времени. Да и сам Василий Никитич в своём роде предстаёт перед нами таким бессмертным документом. Его обширная переписка передаёт те самые нюансы эпохи, вкус и запах которых несомненно бесценны для потомков.
Накануне смерти он приезжает в церковь. После литургии идёт со
священником на кладбище и повелевает могильщикам рыть себе могилу подле
предков. Некоторое время наблюдает за работой. Уезжая, просил священника
приехать на другой день причастить его. И в тот же день у себя дома
находит курьера, который привез указ о прощении (или помиловании!) и
награждении его орденом Александра Невского. ТАТИЩЕВ, и не взглянув,
скорее всего, на ленточку, не пощупав запоздалого признания величайших
заслуг, вернул орден, констатировав своим прямым умом, что умирает. На
другой день приобщился к святым таинствам, со всеми простился и умер (15
июля 1750 года). Вот так. Как в лучших историях о честных и
добросовестных людях, которым даже смерть благоволит, не делая из своего
появления никому ненужной тайны. Родился в семье адвоката. Будучи материально независимым человеком, не стремился занять никакой общественной или государственной должности. После июльской революции стали появляться в «Revue de Paris» отдельные стихотворения БАРБЬЕ. Затем вышел его первый и лучший сборник «Ямбы» («Les Jambes»), посвященный революции 1830 г., наполненный острыми, трагическими и сатирическими, энергичными стихами. Книга, в которой БАРБЬЕ отразил неприятие Июльской монархии, ее посредственности, продажности, разложение культуры, была встречена с восторгом, и многие строки из его стихов вошли в употребление, как поговорки. Далее «Плач» («Il pianto», 1833) — о страданиях Италии под игом австрийцев, и «Лазарь» (1837) — о бедствиях рабочих Англии. А потом всё задумчивее и холоднее… Две сатиры Б. : «Erostiate» и «Potdevin», вышедшие в 1837 г. не обратили на себя особенного внимания. Так же и «Chant civil et religieux» (1841), и «Rimes heroiques» (1843), собрание сонетов, снабженных историческими примечаниями. Значительно позже вышли в свет «Silves, poesies diverses» (1864) и «Satires» (1865). Собрание новелл: «Trois passions» (1867). Но всё это ни в коем разе не идёт в сравнение с неистовством «Ямбов».
БАРБЬЕ стал широко известен и в России. Им зачитывался Пушкин. И молодой
Лермонтов, несмотря на своё заявленное скептическое отношение ко всему
на свете, явно не раз согрешил вдохновением над жаркой музыкой строк
БАРБЬЕ. Вот как об этом пишет Лермонтовская энциклопедия: «А. П. Шан-Гирей вспоминал, что Лермонтов, находясь на гауптвахте в марте 1840, читал «Ямбы» БАРБЬЕ, и они ему «не нравились», за исключением одной строфы из стихотворения «Известность» («La popularité»; см. Воспоминания). В действительности Лермонтов еще в 1839 взял для эпиграфа к стихотворению «Не верь себе» 4 строки из «Пролога» к «Ямбам». Заменив местоимение «me» («меня») на «nous» («нас»), он расширил общественный смысл строк, произнося их как бы от имени «толпы», отвергающей поэта-мечтателя, поглощенного лишь своими страданиями. В то же время стихотворение Лермонтова проникнуто свойственной БАРБЬЕ непримиримостью по отношению к корыстной «толпе», равнодушной к красоте и поэзии. Лермонтов воспроизвел характерную для БАРБЬЕ форму «ямбов» (чередование 12- и 8-сложных строк; у Лермонтова, соответственно, — 6- и 4-стопного ямба).
Исследователи находят влияние БАРБЬЕ (вплоть до отдельных текстуальных
совпадений) и в других произведениях Лермонтова: «Смерть поэта», «Дума»,
«Поэт», «Последнее новоселье», поэма «Демон» (ред. 1833)».
Произведения БАРБЬЕ неоднократно переводились на русский язык. Например,
Ковалевским, Курочкиным, Бурениным, Минаевым, а также Антокольским.
Так и напрашивается блоковское: «Не для ласковых слов я выковывал дух,
// Не для дружб я боролся с собой…». Простите за непрошенное сравнение.
Родился в семье Сергея Львовича и Надежды Осиповны ПУШКИНЫХ. Учился в Благородном пансионе при Царскосельском лицее и пансионе при Главном педагогическом институте. Из-за участия в протесте против увольнения преподавателя В.К. Кюхельбекера был вынужден покинуть пансион. В день восстания декабристов Л. С. ПУШКИН был на Сенатской площади. Поступив в 1827 году на военную службу, Лев Сергеевич оказался на Кавказе в Нижегородском драгунском полку, встречался с сосланными туда декабристами. Там же близко познакомился с Ю. М. ЛЕРМОНТОВЫМ. Вот как А.И. ДЕЛЬВИГ повествует об обедах у командующего войсками: «За обедом всегда было довольно много лиц, но в разговорах участвовали Граббе, муж и жена, Траскин, Лев Пушкин, бывший тогда майором, поэт Лермонтов, я и иногда еще кто-нибудь из гостей. Прочие все ели молча. Лермонтов и Пушкин называли этих молчальников картинною галереею. Лермонтова я увидел в первый раз за обедом 6 января 1841 года. Он и Пушкин много острили и шутили с женою Граббе, женщиною небольшого ума и малообразованною. Пушкин говорил, что все великие сражения кончаются на «О», как-то: Маренго, Ватерлоо, Ахульго и т. д. Я тут же познакомился с Лермонтовым и в продолжение всего моего пребывания в Ставрополе виделся с ним и с Пушкиным. Они бывали часто у меня, но с первого раза своими резкими манерами, не всегда приличными остротами и в особенности своею страстью к вину не понравились жене моей. Пушкин пил не чай с ромом, а ром с несколькими ложечками чая, и, видя, что я вовсе рома не пью, постоянно угощал меня кахетинским вином...» К своему брату Лев ПУШКИН испытывал чувство глубочайшего преклонения. Как и брат был влюблен в Анну Петровну Керн, а также собирался свататься к Наталье Николаевне, если та откажет Александру Сергеевичу. Большой любитель вкусно выпить и закусить, обладая отличной памятью, ходил из дома в дом, читая наизусть новые творения Александра Сергеевича. А вот вспыльчивость и бесшабашность Льва Сергеевича, стремление жить не по средствам приносили Александру немало горьких минут. Наш Великий Пушкин сердился на Лёвушку за мотовство, невоздержанность и распущенность в поведении, но продолжал нежно любил его родственной любовью.
О смерти брата Лев Сергеевич узнал на Кавказе — горю его не было
предела.
По случаю коронации дал амнистию декабристам, участникам Польского
восстания, петрашевцам; в 1857 г. принял решение о ликвидации военных
поселений. В его царствование были осуществлены реформы: крестьянская
(1861), университетская (1863), земская и судебная (1864), городская
(1870), военные (1860-70); отменены телесные наказания и клеймения
преступников, открыто несколько университетов, учреждены частные банки,
организованы народные школы, введена воинская повинность. И в завершении
всего этого едва-едва наметившегося для России пути на раскрепощение
духа был убит бомбой народовольца И.И. ГРИНЕВИЦКОГО 1 марта 1881 года.
Рассуждая в очерке «Сущность репортёра» о жанре, КИШ не скажет ничего нового сегодняшнему поколению журналистов, но его принципы и положения, которые он высказывает с присущей ему безапелляционностью, могли бы составить если не канон, то, по крайней мере, памятку работника СМИ. «Истина — самое благородное сырье для искусства, достоверность — его высшая добродетель… для нас высшими ценностями являются человек и его жизнь; ему, его бытию и сознанию и должна служить наша литература» — подводит итог своему собственному мировоззрению КИШ на конгрессе защиты культуры в Париже («Репортаж как форма искусства и форма борьбы»). Его именем названа единственная чехо-словацкая литературная премия, которую вручают за вклад в литературу факта. «Целая пропасть лежит между специальным корреспондентом и простым солдатом, между газетой и записной книжкой, между днем, изображенным в газете и днем, прожитым в окопе». «Журналистикой, говорят, можно достичь всего на свете, если ее вовремя бросить».
«Побеждает не обязательно правое дело — но дело, за которое лучше
боролись». В том, что Илья Александрович умеет писать не только пьесы, но и славно рассказывает истории из собственной драматургической судьбы — даже не сомневайтесь. Но пока известен он не столько своими произведениями, сколь (так уж вышло!) украденной у него пьесой самим Анатолием СМЕЛЯНСКИМ для своей дочери и поставленной в Америке (1992), о чём он, Илья Александрович, до сих пор безнадёжно повествует («Новые пьесы», Москва, 2004), не имея возможности быть услышанным широкой публикой. А что наша жизнь? Игра.
http://persona.rin.ru/cgi-bin/rus/view.pl?id=30004&a=fall
(биография)
У меня не пропадает интерес к тому, что заставило Михаила Афанасьевича
так досадить жильцам этого дома, населив собственное жилище легендарными
героями «Мастера и Маргариты». Неужели всё-таки месть за «самый ужасный
вопрос в Москве — квартирный»? Месть, так сказать, во имя мести? А ведь
был таким интеллигентным с виду человеком? При этом я озираюсь по
сторонам. На собственное жилище. Честно, иногда подмывает населить его
ещё более устрашающими персонажами… особенно, в близлежащих квартирах.
Вышло бы что-то вроде «нехорошего подъезда». А ведь найдутся потом
музейные работники, которые превратят это в благообразную выставку,
будут пить кофе с пряниками, водить экскурсии. Бр-р-р…
источники в Интернете
\ по книгам и монографиям из частной библиотеки
Литератора |