|
|
|
Факультет излюбленных ошибок |
||
|
Не имея достаточного образования, я не должен ассоциировать себя с какой-либо научной деятельностью. Тем более вторгаться в такие области профессиональных знаний, как психология, философия и прочие достойные всяческого уважения науки. Я принадлежу к той прослойке беспечных российских аборигенов, паразитирующих на ментальных и виртуальных конструкциях цивилизации, которые именуют себя литераторами и лишь в силу собственных амбиций и вычурности характера рассуждают обо всём на свете. Я не только готов заранее признать ошибочность такого рода деятельности — иметь собственное мнение во владениях (на территориях) отдельных отраслей знаний — но и выделить его (род деятельности!) в раздел чего-то там, что доселе не было включено ни в одну классификационную научную кассу, называя своё сумасбродное гуманитарное изобретение — факультет излюбленных ошибок. Однажды я столкнулся с утверждением, что подлинный философ вовсе не обязан мыслить самостоятельно. Что его задача состоит в том, чтобы собрать и проанализировать имеющиеся в обществе различные системы и методы мышления. Изобретать что-то новое в наручниках логики также нелепо, как строить четырёх, пяти и шести колёсный велосипед, когда все призваны ездить на двухколёсном — причём именуя это шаткое равновесие диалектикой. Зачем? Для чего? Цивилизация давно стремится к оптимальным решениям, и, несмотря на всю сложность технического прогресса, пытается свести проявления живой сущности к нажатию одной кнопки. Всё остальное, как говорится, матрица. Эта конечная мысль — так я себе представил — то есть заблуждение, столь же непостижимо, как всякое философствование (сейчас я буду много говорить, но вы попробуйте мысленно идти по направлению к источнику, используя шум, издаваемый моими голосовыми связками, как «шум воды» — идите на собственный слух и риск). Но, как направление аналитической философии, весьма перспективное и социально значимое. И мне оно (она, он — в смысле, велосипед) понравилось. Да. В смысле — убеждения. Я им настолько проникся, что, получив априори чей-то пристальный взгляд (в данном случае некоего перманентного наблюдателя), я почувствовал себя уверенней — частью общей гуманитарной книги, где моя житейская правда, гораздо шире в понятии, чем бытовом, тоже имеет место быть. Помните, как в пьесе Мольера, где каждый говорит прозой? Поскольку наука сегодня зашла далеко в прозу жизни, то пора признать и тот факт, что любой из нас, под определённым углом направленного на него зрения, говорит наукой. Пусть в большинстве случаев — это психология и такой её увлекательный раздел как психиатрия — пусть! Но ведь и биология, и физика, и математика, и философия, и ещё чёрт знает что такое! Наука теперь не вовне, а внутри нас, где её поддерживает не аргументированная, а прокомментированная точка зрения, призванная ответит лишь на один вопрос: «почему» такая точка зрения существует? Как это здорово — подумал я! Я так устал от ответственности, презентуясь (презентация!) на авторство всякий раз, как только моё существо производит на свет какое-либо орфографическое действие. А тут явно проглядывает то, что начинает куролесить себя единым. Это выгодно с любой позиции наблюдателя, роль которого исполняет современное общество. В том числе и политической. Приятно подумать о себе как о герое чьей-то ненаписанной (то есть абсолютной) книги, где моя безответственность сопряжена с исключительной свободой действия внутри отведённого мне сообщества. И чтобы я не делал, как бы не рассуждал — всё есть философия… физика, химия… всё найдёт всему должное местечко. Да? Да, в этом есть своего рода границы, но весьма широкие, поскольку очерчивают сам принцип общечеловеческой несвободы. Но до этих границ — как до горизонта. И разве я не возвращаюсь таким образом к истинным истокам своего существования — к Неистине? Разве я не имею право на ошибку — исконное право человеческого умозаключения? Господи, благослови! Какой глубоко и высоко образованный человек сможет утверждать сегодня, что он без греха, что он непогрешим в своём знании относительно предмета этого самого знания? Да, его погрешность невелика в сравнение с теми, кто лишён наукообразного обоснования своим мыслимым и немыслимым аспектам. Но ведь существует ещё такая область человеческого представления, как незнание, относительно которого все мы, как одна точка (зрения?). Давайте! Давайте породним литературу образов и точную науку как искусство одного человека! Всё равно это делает за нас сама жизнь, в которой никто не может назвать себя исключительным профессионалом, а только скромным и сопряжённым со множеством других подобий любителем. Не в этом ли знак истинного равенства, сущность демократии и, я не побоюсь этого понятия, соборности. Мыло в попе не утаишь. Современная система научного образования практически ничем не отличается от художественного. Тот же аналитический, дискурсионный и исторический разбор предшественников. Те же априори формул, аксиом и правил. Исключение составляют сами абитуриенты, их подходы, образ их мышления, их отношение к уже пройденному материалу. Здесь я вижу массу полезных соглашений и взаимовыгодных дополнений. С одной стороны, более внимательное и бережное отношение к истории своей области, умелое обращение с историческими фактами, вырабатываемое в методу; с другой, жажда чистого откровения, непосредственное увлечение живым моментом творческого процесса. Если знание, каким бы масштабным оно не представлялось, не имеет целью вывернуться наизнанку, обернувшись абсолютным незнанием, исчезнув, как индивид, и воскреснув, как часть целого — тогда оно вообще лишено всякого смысла. Даже бесконечно полезное открытие, как расщепление атома, в итоге вылилось в целостное представление современного общества о морали, нравственности, религии и прочих весьма позитивных элементах политической интриги — атомную бомбу. Хочется подчеркнуть важный респект, могущий объединить мои слабоумные заметки с исследовательской деятельностью: знание — это цель, а не достижение. И так… начнём! Представим, что автор-наблюдатель имеет случай почтить нас своим присутствием. Плотью языка, сопряжённого с мысль и чувством, мы послужим ему иллюстрацией к единственно верному и всеми нам воображаемому идеалу; капелькой масла, разводящей его фантастические краски или одним из оттенков величественной картины мироздания, где всё обретает смысл и сливается в гармонии, минуя единообразие выводов… Что я тут такое написал — сам до конца не понимаю. Но ведь мы ещё и не начинали… мы только собираемся начать думать. Думать о том, что же такое думанье? Да. Откладываю ручку в сторону… время за полночь. Пора спать. А где тут философия? Мне ли дано это понять? Спать… спать… И пусть философия мне приснится.
Самое худшее в моём положении незнайки, что я начинаю ненавидеть свою мысль, как
только она заканчивается… Может поэтому мы и не любим думать? Однажды вступив в
порочную причинно-следственную связь, уже невозможно остановиться иначе, как
только разочаровавшись во всём абсолютно. Но это уже так… глаза прикрыты и ручка
валится за бугорок изголовья — туда, куда несколько секунд назад отправилась и
вся тетрадка…
Начинаем: «Мнимости
рефлексии». Нет. Это какой-то побочный аффект. Начать жить
среди жизни невозможно. Продолжим тут…
А.Л.Х.
|
||
|
|
||
|
|