Встреча по понятиям. Чем странно встретились, тем странно разойдёмся… И ещё масса всякого словесная бреда, в смысле не того бреда, который заключён в этих очаровательных выражениях в момент деконструкции или его отсутствия, а того слово-сопровождения моего собственного бреда, который случился от большого лингвистического огорчения. Кстати сказать, отличное название для антитезы: «Его большое лингвистическое огорчение». Вот куда может завести (или как?) простая человеческая мысль уже слегка тронутая коррозией смыслов.

Как мне удалось выяснить, понятие «неолитературы» выродилось из лингвистических опытов с последующим преобразованием членораздельной речи в НеоЯзык с помощью компьютерной программы — фонетическую, морфологическую, грамматическую и, я думаю, математическую мистификацию. Сочинения, написанные по методу, такого с позволения сказать, языкотворчества, и называют сегодня неолитературой. Почему «с позволения сказать»? Для меня, старого и занудного ортодокса, язык и творчество неразрывно связаны не только между собой, но также с осознающим себя процессом самоидентификации, где язык выступает в роле объективной, суммарной реальности и является реактивным отражением действительности. Это заставляет внутренний хаос прокладывать пути к естественному, заложенному в нём природой преображению. Из невинных опытов выдающегося лингвиста Щербы нынешние компьютерные гении сделали весьма поверхностные выводы.

Лев Владимирович Щерба, лингвист, специалист по общей лингвистике, русскому, славянским и французскому языкам, ещё в двадцатые годы прошлого столетия придумал для своих студентов следующую фразу: «глокая куздра будланула бокра и курдячит бокренка» — и просил объяснить, что это значит. Этим упражнением на сообразительность будущий академик демонстрировал работу суффиксов и окончаний. Он также мечтал освободить ментальность от оков языка и воспитать сознательного речевого гармониста.

Я ещё понимаю значение программных (компьютерных) экспериментов, связанных со сложением (конечно же, математическим!), когда электронные мозги пытаются научить сочинять, например, стихи. Лингвистов это забавляет. Им стало не так скучно жить, как в эпоху рукописных тетрадей. Семиотиков приводит в священный трепет. Их изыскания по форме знаковых языковых систем хотя бы теоретически совпадают с подобными экспериментам. Но что нам может открыть материал, основанный на лишении языка всякого смысла и превращения его якобы и в некую формулу? Сегодня я уже боюсь задаваться вопросом: а существуют ли формулы без смысла, без содержания? Вдруг, где-нибудь да существуют!

И хотя мне нечего возразить против аргумента, что компьютерные программы пишут всё те же человеки, я не уверен, что этот человек изначально изъяснялся на родном мне языке и вложил в компьютер именно знание языка, а не только его «математическое» кредо. За сим опыты с программным преобразованием языка в гулкое бессознательное эхо рождает во мне следующий образ… Представьте себе портного или пекаря, например, француза, которого просят прочесть текст на неизвестном ему языке, например — русском. Понятно, что иноязычник с недоумением воспримет подобное предложение. Его успокаивают и призывают к сотворчеству тем, что он может читать лишь транскрипцию понятных ему букв-знаков по аналогии с латиницей. Такое воспроизведение, если и покажется забавным, что способно оно открыть в перспективе нашей ментальности, где язык-формула царствует безраздельно? Хотя сама природа смеха уникальна, и смеяться над умными умниками действительно полезно, но причём здесь булочник?

Мне также кажется, что подобные программы используют не конструктивный, а деструктивный подход к логическим преобразованиям. То есть, это изначально программы, применяющие в своих алгоритмах ошибочные вводные. Например, попробуйте открыть документ, созданный в QuarkXPress, в программе Word. Как раз получится весьма занимательное чтиво.

Но вернёмся к понятию неолитературы, за которое я хочу в принципе побороться и добиться права на иное его значение и понимание. К моему счастью (или счастью вообще) формула неолитературы, написанная в строку рыхлой беспочвенной хляби НеоЯзыка, не получило пока широкого распространения. Возникшая на обочине компьютерной цивилизации, благодаря нескольким удивлённым жителям планеты, балдеющим от словесных кудряшек, уже мнящих себя пророками в HTML, она случилась также и моим, рукописным творением. Я вкладываю в это понятие совсем другой смысл. Его лингвистические корни остаются в рамках одной языковой системы и не являются каким-то там новообразование, смесью английской транскрипции с латинским письменным. Смесь давно отстоялась, и кое-что из написанного выпало в осадок. Чистая, прозрачная жидкость в гранёном стакане, меняющая свой градус в зависимости от непоколебимого равноденствия и есть — русская литература. Неолитература — буквально не о литературе.

На просторах литературных школ, направлений и воззрений нередко можно встретить желание чётко обозначить границу между художественностью и реальностью. Эта граница нужна для того, чтобы свято её охранять от посягательств извне литературы и иметь в области литературной критики хоть какую-то линию горизонта для последующих композиционных решений. Не пытаясь нарушить уже сложившийся порядок вещей, понятием неолитературы я всего лишь дополняю природу текста известным мне состоянием целого. Я не нарушаю ничьих границ.

Под состоянием целого я подразумеваю случившееся произведение, его автора и те обстоятельства, от исторического до фонетического, его окружающие. Также этим понятием я обозначаю те произведения творчества, которые композиционно вписываются их авторами в «самою жизнь». Представление о «самой жизни» вы легко получите из произведения Николая Гоголя «Выбранные места из переписки с друзьями», где автор литературного зародыша, который бережно, как младенец, завёрнут в шинель чиновника низшего ранга, признаётся, что единственное произведение, которое хотел бы оставить после себя читателям, это «прощальная повесть», что «выпелась самой жизнью». Я же не готов на данный момент углублённо рефлексировать над собственным творчеством.

Но кое-какие элементы понятия неолитературы сами собой проясняются в пылу моей односторонней дискуссии с автором статьи «НеоЯзыки, НеоЛитература» Вкузимира Содчелко (в миру Владимир Савченко). За что ему отдельное и большое творческое спасибо. И хотя на практике мы представляем отличные друг от друга подходы к языку, чисто теоретически можно предположить, что наши степенные оппоненты причислят нас обоих к псевдонаучному лагерю апологетов. Но мы держимся по разные стороны фонетической баррикады. Причём у каждого баррикада из собственных отношений с языком.

Я кратко изложу суть статьи, которую воспринял сообразно своим представлениям. Убедиться в ошибочности моего восприятия или, наоборот, утвердится, можно познакомившись с её оригинальным текстом по адресу http://net-serjez.narod.ru/Vstup.htm. Если по причинам мне неведомым ссылка окажется нерабочей, обязательно сообщите об этом непосредственно Максу Веберу.

Автор статьи «НеоЯзыки, НеоЛитература» утверждает, что проводимый им эксперимент может обернуться Лингвистической революцией. Его идея заключается в том, что автор готов перевести все русскоязычные тексты, начав с классической литературы и закончив Уголовным кодексом Российской Федерации и милицейскими протоколами в некую фонетическую формулу («"Глокие" слова вроде символов, они превращают фразу в формулу») при помощи своего компьютера. В данном случае компьютер выступает как самостоятельная творческая единица («Языкотворец — мой компьютер»). «…по моим программам можно продуцировать такие слова, фразы и тексты со скоростью 50-100 Кбайт в минуту… ... вот я написал "можно перевести на НеоЯзыки всю мировую словесность на кириллице". Наверно, это будет. Просто потому, что теперь легко и интересно делать: работа на месяц для нескольких человек».

Перейдём к сути проекта. «Применение слов, не обеспеченных конкретным содержанием, углубляет вложенную в предложение мысль». (Интересно, каким математическим способом Савченко собирается углублять мысль?) Зачем? — спрашивает автор. «ЗАТЕМ, ЧТОБЫ ПРЕВРАТИТЬ ВСЕ ЭТО В ФАНТАСТИКУ», — выделяет автор заглавными буквами своё намерение. (Будто мало Сидоренко фантастики в уже существующем российском законодательстве!) И там же «... с одной стороны, вроде мы, с другой — инопланетяне». Далее, раскрывая значение «ФАНТАСТИКИ», автор, опять вместо конкретного ответа на поставленный им же вопрос: зачем? — подменяет его проповедью, заканчивая своеобразным лингвистическим хэппи-эндом: всё, абсолютно всё должно стать, по его мнению, «тиресно», «ГиперФантастикой», которой «присуща боевая раскраска», и также «на этих языках еще не врали». «В глубину компьютерных логик заложено "ложно/истинно", помним это».

Поскольку сами понятия в неоЯзыке теряют своё значение, то мысль не только не «углубляется», но скорее испаряется, чем воспаряет. Хотелось бы верить, что она помещается в нечто новое, новые меха, сосуды и прочее… на какой-то иной носитель, дисковод, например — общее впечатление от фразы, или предложения, или от гулкого эха во всём тексте?

Давайте решим хотя бы тезис «истинного» на языке «компьютерных логик», который в отличие от общей программной манифестации-мистификации мне представляется более или менее конкретным. Откуда взялось в «глубине» компьютерных логик определение «ложно/истинно»? Оно появилось из «реального» языка, изменив своему непредикативному, абсолютному содержанию (познай истину — и истина сделает тебя свободным) ради символичной дискретности понятий, которым автор и пытается нас подбодрить. Что в действительности определяется этим знаком, лишённым живой неопределённости — условие решения математической задачи. Она, «истина» компьютерной программы, символизирует лишь заведомо верное решение. Последняя страница школьного учебника по алгебре, где вверх тормашками напечатаны правильные ответы задач — вот пример такой истинной манифестации, на которую уповает автор. Такой подход к категориям универсума лишний раз показывает конечность научного мировоззрения. Далее, по логике вещей, должна следовать реклама программного продукта: «Лидер российского программного обеспечения — проверка «истинно/ложно» устанавливается в меню «Сервис» сразу же за проверкой «правописания».

Высказывание «на этих языках не врали» звучит также весомо и впечатляюще. Заявление автора «понятно почему: еще не писали и не говорили» на этих языках — является простым заблуждением. Причём автор сам же ссылается на исторический опыт чем-то, формально (!) подобных текстов (Велимир Хлебников). Формально, потому что не компьютером писалось, а духом живого звука и выжигалось на «досках судьбы».

«Текстам на НеоЯзах, вы увидите, присуща боевая раскраска. ВариаТекстам тоже. Одним этим они превосходят черно-белую тексты обычных языков». Но позвольте, превосходят чем? Автор указывает на собственные красочные впечатления от НеоЯзыка или на возможностью писать разными чернилами? Первое не имеет никакого отношения к математике и заведомо ложно, второе — уже было. Подобная «техника» уже используется в «новом романе». Там пишут не только цветом, но и разным кеглем, шрифтом. А фразу «черно-белую тексты обычных языков» надо ли воспринимать как фразу, использующую преимущества неоЯзыка, лишённого вранья и с углублённым смыслом? Или как?

Лирикой от физика завершается статья «НеоЯзыки, НеоЛитература»: «Язык, слова и буквы которого покраснеют, если на них начнут брехать, как на нынешних». Как автор предполагает врать на неоЯзыках? Фраза «черно-белую тексты обычных языков» не может ввести кого либо в заблуждение. Логичнее было бы провозгласить неоЯзык вообще лишённым функции вранья. Отказавшись ото лжи, «фильтруя базар» мы таки получаем «боевой окрас». А поскольку нельзя соврать на таком языке, то и правда на этом языке уже не имеет смысла. Правда заключается только в задоре, в безудержном веселье, единении всех народов под флагом неоЯзыка, в котором раз и навсегда решёно уравнение «истинно/ложно». Вот и получается какая-то социалистическая революция — отнюдь не лингвистическая.

В чём разница наших теорий? Неоязык, о котором идёт речь в программной (во всех смыслах) статье, не является каким-либо открытием и поэтому не есть лингвистическое движение вперёд. На этой «абракадабре» построен всякий язык, и язык сохраняет её доселе внутри своей фонетических фантазии. Например, «подождём» и «под дождём». Именно она позволяет языку творить наше понимание, не разрывая целостной идеи языка, как сотворчества и содружества вселенской грамоты. И творить до бесконечного, определённо и точно называя новые явления и формы по имени, которое «вдруг» и совершенно естественно входит в оборот и сопрягается с телом языка — как будто, так и было.

А поэтическое творчество и вовсе является постоянным представлением, театром неоязыка. Он вписан в саму фонетическую структуру стихосложения. Он слышится всюду. Именно благодаря «неоязыку» возможно такое меж-форменное событие, как рифма. Без неоязыка рифма не имеет значения. Именно он высвечивает между строк фантастическое, чудесное понимание текстов, универсальное для каждого благодарного читателя, о чём бы в них не говорилось, выступая в роли первоначального Слова и возвращая нас к питательным истокам творчества.

Автор программного НеоЯзыка невольно подменил направление эволюции. Поиск и данность точного определения слова это не только репродуктивное движение души автора, но и отклик на это движение самого явления. Поэт подбирает слова на «шум» в ушах (Шеллинг), которое последует за идеей стихотворения. Он просит назвать ему имя. Стихосложение как молитва, в ответ на которую «имена» произносятся «сами собой» и лишь списываются поэтом из воздуха. И каждое слово подобно пересечению двух движущихся навстречу смыслов — с одной стороны, объективная точка конкретного мировоззрения, с другой — величина до селе несуществующая. Всеми этими свойствами, позволяющими одновременно развоплощаться и воплощаться в бытие, обладает каждое «правильное» слово.

В чём же причина такого оборота мыслей НеоЯзыка? Например, при длительной зубрёжки политэкономии, которая многим студентам была не по душе, в голову приходили задорные мысли, наполненные кипучей энергией ассоциативного контекста: что, НА САМОМ-ТО ДЕЛЕ, первобытнообщинный строй самое гармоничное, демократичное и экономично развитое общество всех времён и народов в сравнение с вычурными ценностями рыночной демократии. После долгого пребывания в какой-то одной традиционной системе восприятия хочется чего-нибудь новенького и в понимании.

Хочется остановиться на высказывании замечательного литературного критика Ильи Франка: «Звучание слова причастно его значению. В слове «бабочка» слышна порхающая бабочка. Она порхает и в других языках: фарфалья (итальянский), папийон (французский), шметерлинг (немецкий), парпар (иврит)…»

НеоЯзык не получит того распространения, которое ему пророчат. В лучшем случае, он войдёт в психологические тренинги методой лечения нормальных людей в те кризисные периоды их самосознания, когда осточертевшему уму не хватает тянучей жидкости глупости. «Наверно, это будет». Вот и я, хватив небольшой дозы медуистики, решился написать пару абзацев о неолитературе. Все прочие данные следует воспринимать как формальность.